В начале 2000-х Роман Аранин сломал позвоночник и, казалось, потерял возможность передвигаться — но придумал коляску-вездеход и сразу начал получать заказы от других инвалидов. Отсутствие доступной среды диктовало требования: простота в управлении (хоть джойстиком, хоть дыханием через трубочку), компактные размеры, надежность. Сегодня его компании Observer ежегодно производит несколько десятков колясок — и готовится открыть фабрику мощностью 2,5 тыс. колясок в год. Роман Аранин рассказал «Хайтеку», в чем уникальность его изобретения, чем плохи коляски по доступным ценам и почему он верит в государство, хотя и хотел бы «выдавить» его из социальной сферы.
Про технологию
Человеку, у которого не работает спина, нужна опора, которая будет сохранять свое положение при перемещении по любой поверхности. Если посадить такого человека на табуретку, он будет стекать с нее как вода. Чтобы он сидел, его надо крепко к табуретке привязать. А чтобы не заваливался на неровной поверхности, надо, чтобы эта табуретка постоянно оставалась горизонтальной. Вот это мы и сделали.
Во всем мире только «Обсервер» делает такие уникальные коляски — потому что больше нигде нет таких проблем с доступностью среды. Зарубежная коляска не пройдет ни в какие ворота, а наша может развернуться на площадке любой российской хрущевки. У финской коляски есть джойстик для ручного переноса центра тяжести, а наша делает это в автоматическом режиме. Законодатели мод в технических средствах реабилитации — шведы, датчане, немцы, чуть-чуть американцы. Но у них уже полностью создана доступная среда для инвалида. В России безбарьерной среды нет — именно поэтому 80% продаж у нас в России. Кроме того, наша коляска дешевле — всего 7 тыс. евро в рознице (у финнов, для сравнения, — около 15 тыс. евро).
Мы делаем вещи, за которые другие не берутся: управление движением с помощью дыхания например.
Мы сейчас делаем складную коляску. Ее можно складывать по 5 раз в день, она простая и надежная, помещается в багажник стандартной «Рено Логан». Стоит такая в рознице 97 тыс. рублей, а государству отдаем за 87 тыс. рублей.
Хотим заменить механизм стабилизации на мобильник — сейчас в каждом телефоне есть акселерометр, который тоже может отслеживать положение в пространстве и передавать сигнал на мотор под сиденьем.
Я езжу на новой коляске из опытной партии. Если что-то где-то заедает — техотдел сразу вносит изменения. Этим мы занимаемся все время, чтобы у конечного пользователя к коляске не возникло вообще никаких вопросов.
Про бизнес
Я понял, что производство колясок может быть бизнесом, когда сделал коляску для себя и выложил видео в сеть. Сразу стали поступать заказы, по 10 звонков в день: «Я готов отправить деньги вперед, только сделайте». Когда мы начинали, весь бизнес «Обсервера» находился фактически у меня дома, в команде было 3 человека — я, мой помощник и мой друг Борис Ефимов, который вручную нарезал нужные детали в гараже, — а сейчас на производстве работают 25 человек.
Сервисов для таких колясок в стране не было — и нам пришлось их открыть. Сейчас у «Обсервера» 7-8 мастерских в России (работают по франшизе), и мы почти единственные, кто этим занимается. Делаем любые запчасти, программируем и т.д.
По условиям франшизы франчайзи должен трудоустроить инвалида; у нас на производстве из 25 сотрудников 8 — в колясках. Трудоустройство меняет жизнь: человек сидел дома, ел с ложечки — а стал востребованным специалистом, приносит домой зарплату.
Сейчас мы готовимся открыть фабрику, которая будет выпускать 2,5 тыс. колясок в год, хотя изначально я не планировал связываться с большим производством. В запуск первого небольшого цеха я вложил 10 тыс. евро. В 2012 году выиграл приз журнала «Генеральный директор» — 3 млн рублей — и на них построил демо-зал. А два года назад губернатор Калининграда выделил нам землю для фабрики. В комплектующие и оборудование мы уже вложили 50 млн рублей. У нас будут работать 72 человека, половина из них инвалиды-колясочники.
Про государство
Государство закупает около 10 тыс. электроколясок в год, каждая в среднем стоит 100 тыс. рублей. В итоге 1 млрд рублей ежегодно уходит в Китай, Голландию, Германию, которые являются основными производителями колясок. Ну я и подумал, что надо откусить от этого пирога кусочек.
Продавая коляски государству (а это 90% наших продаж), мы должны выигрывать у дешевых китайских колясок. Да, я могу поставить дешевый китайский редуктор, который придется потом постоянно ремонтировать. Но братья-инвалиды придут ко мне, плюнут в лицо и скажут, что я делаю говно! Мы хотим делать не «Жигули», а, как минимум, Kia среди колясок. И мы делаем — настолько неплохо, что и в Англию продаем, и в Испанию, и в Новую Зеландию.
Социальная сфера у нас застряла в Советском союзе. В Германии больше 90% социальной сферы — частная. Я добиваюсь, чтобы у нас было так же, — тогда в ней будет такое же изобилие, как в супермаркетах, где весь бизнес частный.
Лет 10 назад у меня появилось ощущение, что государство — это не что-то отдельное от меня. Россия — это я. И мне не стыдно за страну, когда я приезжаю куда-то, потому что у меня хороший английский и отличные инженеры в команде. Когда смотришь на государство с этой точки зрения, даже чиновники и бюрократы начинают относиться к тебе иначе: ты сам ведешь их в светлое будущее. Государство — это мощь, надо просто правильно использовать его ресурсы.