Карл-Филип Коэнеграхтс, Cities of People — о политическом активизме, открытости данных и утопии глобальной сети городов

Карл-Филип Коэнеграхтс — магистр права, специализирующийся на европейском праве (закончил Гентский университет, 1996). Долгое время являлся главным директором по стратегии города Гент. Отвечал за долгосрочную стратегию города, включая реализацию горизонтальной политики, стратегии интеллектуального города, управления данными и информацией, участие в политике, международные отношения и европейские программы финансирования. Его работа сосредоточена на разработке концепции «Город для людей», открытого управления, участия горожан и городских общин в управлении, а также новых форм демократии.

Культура участия и программы стимулов

— До недавнего времени вы были ответственны за стратегию развития Гента. Как вы ее разрабатывали?

— Это началось задолго до того, как я начал работать в администрации города. Раньше, в 1980-е, Гент был старым, серым, грязным постиндустриальным городом. И нужно было что-то делать.

Вместо того, чтобы начинать масштабные проекты по обновлению, требующие больших инвестиций, городская администрация решила сделать маленькие точечные проекты в самых проблемных местах города, — но работая вместе с горожанами. Администрация разработала концепцию соучастия уже в 1980-е, когда никто еще не говорил о партиципаторной культуре. И это стало уникальной формулой для Гента.

Партиципаторная культура (от англ. participation — участие) — политическая культура участия, которая характеризуется активным участием граждан в политике вне зависимости от позитивного или негативного отношения к политической системе. Члены общества в рамках культуры участия не только формулируют свои требования политического характера, но и являются активными участниками политической системы в целом. Граждане играют существенную роль в политике, активно влияют на все стадии политического процесса, умело артикулируют свои интересы и оказывают влияние на процесс выработки политики через выборы, группы интересов, партии. В то же самое время они демонстрируют лояльность к политической системе, законопослушность и уважение к принятым решениям.

Впервые как термин партиципаторная культура появилась в 1963 году, когда американские ученые Габриэль Алмонд и Сидней Верба предложили первую типологию политической культуры. В три «чистых» типа политической культуры вошли:

• патриархальный (провинциалистский);
• подданнический;
• активистский (культура участия).

В течение нескольких лет мы развивали дальше методологию, инструменты и способы взаимодействия с горожанами. До 2003 года, когда был основан офис Policy Participation. Роль этого департамента в администрации города заключалась во взаимодействии с людьми — при разработке проектов, но и также в ежедневной жизни. 25 человек полностью были заняты общением с горожанами. И не с политической стороны, не со стороны государства, а с целью их объединения. Почему это все произошло? Потому что было правильное политическое руководство, которое позволило все это, которое даже финансировало свою оппозицию в обществе.

Применение интегрированной стратегии началось в 2006 году. У города уже было много материала, с которым можно было работать. Проходило много обсуждений с горожанами, компаниями, стартапами в городе, с университетом. На их основе была сформулирована стратегия. То же самое позже произошло в 2012-м и происходит сейчас.

— Как стратегия города менялась с появлением новейших технологий?

— Когда у нас уже была интегрированная стратегия, мы стали развивать отдельные ее части, в том числе с участием технологий. Но не по принципу «мы хотим такие и такие технологии». Мы смотрели на то, что хотим сделать, а потом думали, какие технологии могут помочь. Это была живая лаборатория, в которой участвовали и ученые, и горожане, и компании.

Но внедрение технологий бывает разным. В какой-то момент мы выяснили: мы не понимаем, что делаем. Думали, что у города была проблема с отходами. И уже в 2009 году в Генте появились проекты по IoT с умными контейнерами. Эту идею принесли академики и тестировали горожане. Но умные контейнеры не сработали.

— Как они должны были работать?

— Их должны были использовать и опустошать. Две проблемы. Люди не использовали их, потому что было достаточно обычных мусорных контейнеров. Департамент отходов работает в специфическом ключе, и он не смогл заставить себя работать с этими умными контейнерами. Отказались от них, потому что их никто не использовал. Сейчас уже есть умные контейнеры, потому что у нас намного больше мусора в определенных точках города — например, вокруг зон барбекю в летнее время. И департамент отходов реорганизовался. Так что теперь это работает. Но на стратегическом уровне мусор — это проблема? Тогда это не было проблемой. Мы спросили горожан, и они сказали, что нет.

— Россия отстает от Европы в плане переработки отходов — существуют немногочисленные контейнеры для переработки, но их мало используют. Так же, как с упомянутыми умными контейнерами, — как заставить людей использовать их, если проще выбрасывать мусор в обычные контейнеры?

— Это очень долгий процесс. Сейчас в Генте перерабатывается около 90% домашних отходов. И собирается раздельно. В любом случае, первый шаг — повышение осведомленности.

— Этот процесс в любом случае займет 10–20 лет или его можно ускорить?

— Мне кажется, некоторые технологии могут помочь ускорению. В Бельгии, и в Генте в особенности, 20 лет назад была программа стимулов — в основном негативных. Нельзя было выбросить пластиковые бутылки в обычные контейнеры — нужно было купить специальные синие пакеты и собирать пластик отдельно. Если бы вас кто-то поймал, выписали бы штраф. Это заняло пять-семь лет, но в итоге сработало.

Но можно вводить и позитивные стимулы. Технологии переработки пластика сегодня достаточно развиты, можно даже покупать пластик у горожан, чтобы они получали выгоду от переработки. Это помогает. Мы сделали это со стеклом, с алюминиевыми банками такого не делали, но могли бы. Можно использовать технологии и перерабатывать отходы во что-то, что вернется обратно в общество, что люди будут использовать. И получается закольцованная экономика. Но стимулы очень важны, и технологии тоже помогают.

«Мы живем в соединенном мире, людям важна связь»

— Если говорим о концепциях умного города, какие технологии, по вашему мнению, нужны, а какие не принесут особой пользы?

— Мое мнение: нужна инфраструктура. В первую очередь связь. Оптоволокно, например, — это то, во что надо инвестировать во всем мире. И инвестировать надо открыто. Не должно быть так, что все оптоволокно будет контролировать одна компания, потому что тогда в этом не будет смысла. То же самое с мобильной связью, которая будет связана с оптоволокном. Сегодня это 5G, потом будет 6G, 7G, что угодно. Мы живем в соединенном мире, людям важна связь.

Какие технологии бессмысленны? Блокчейн. Зачем доверять связке кодов, которую вы не понимаете, позволить убедить себя в том, что этому можно доверять? Это хороший способ для аутентификации — очень сложной — но я не верю в будущее блокчейна. Я также не верю в беспилотные машины в городах. Потому что наши города не должны быть сделаны для машин вообще.

В Дублине у меня был длинный разговор с Джонатаном Райхенталем — CIO (Chief Information Officer) Пало Альто. Он говорил, что будущее городов все основано на беспилотных машинах, можно будет избавиться от светофоров и так далее. Но машинам нет места в городе будущего. У них будет очень важная роль в связывании городов. Мне не нравится, что сейчас происходят обсуждения законодательной базы касательно беспилотных машин в городах. Возможно, вместо этого мы должны переизобрести концепцию города. И подумать, например, о беспилотных велосипедах, о чем угодно. Или — в Амстердаме экспериментируют с беспилотными лодками. Мне кажется, это более правильное будущее.

«Это утопия — но без правильной мечты ничего нельзя достичь»

— Сейчас вы сделали компанию Cities of People. Это что-то вроде консалтинга для городов?

— В каком-то плане. Но наша миссия — создать модель коллаборации, которую могут использовать города и правительства во всем мире, чтобы работать над изменениями в обществе по-другому. Концепция готова — я тестировал ее в Генте, в Дании, в паре других городов. Я собираюсь развивать ее и применять в разных местах.

— Разве стратегия развития города не зависит от его культурных особенностей, размера?

— Размер на самом деле не так важен. Главное — объединение всех стейкхолдеров в городе. Сам город может быть разделен на части. В Лондоне, например, 33 района, по сути 33 города. Каждый район может работать над концепцией отдельно, а город — в целом. Культура важна, но важнее культура управления.

Основной барьер в Западной Европе — это вертикальная власть и правительство,  основанное на принципах XIX века. Правительство считает, что оно может решать, как будет существовать общество. Важно попытаться изменить эту культуру управления. Она предполагает, что нужно не только политическое руководство, но и лидеры внутри общества. Которые готовы работать вместе по-новому.

— Эти лидеры должны появляться из маленьких сообществ?

— Да. Следующий уровень — соединение городов по всему миру, глобальные сети. Города могут работать вместе, обмениваться опытом, своими проектами.

— Это звучит как утопия, где геополитика и международные конфликты не имеют значения.

— Конечно.

— Думаете, это возможно?

— Я не говорю о революции. Вы правы, что это утопия, но без правильной мечты ничего нельзя достичь. Необходимо изменение в мышлении. Сейчас у нас есть общественный сектор, который по сути покупает товары у частного сектора. И они находятся в отношениях «клиент-поставщик». И они так друг к другу относятся.

Но возьмем «Цели устойчивого развития». Они тоже звучат утопически — всего 17 целей, которые должны определить будущее планеты, с 162 задачами и индикаторами. Но каждая крупная корпорация в мире работает над внедрением этих целей в свои корпоративные программы по социальной ответственности. Это может делаться для пиара, но они думают об этом, делают это.

Цели устойчивого развития, ЦУР, официально известные как «Преобразование нашего мира: повестка дня в области устойчивого развития на период до 2030 года» — набор целей для будущего международного сотрудничества, которые заменили собой Цели развития тысячелетия в конце 2015 года. Эти цели планируется достигать с 2015 по 2030 годы. Содержит 17 глобальных целей и 169 соответствующих задач для их достижения. Среди них:

• ликвидация нищеты;
• борьба с климатическими изменениями;
• обеспечение открытости, безопасности, жизнестойкости и устойчивости городов и населенных пунктов.

Каждое государство на каждом уровне думает над этими ЦУР. Почему бы не работать вместе? Есть цели, мы все хотим, чтобы планета существовала через 20 лет. Мы все хотим, чтобы наши города развивались, становились лучше. Нужно идентифицировать общие проблемы и начать работать над их решением. Это первый шаг к утопии.

Два шага к открытым данным

— В чем заключается ваша концепция?

— Рецепт прост — есть несколько ингредиентов, над которыми сегодня надо работать. Во-первых, очень важно общее видение на локальном уровне, потому что без него ничего не получится. Во-вторых, данные и осознанная работа с ними. Принимать решения на основе интуиции, конечно, хорошо, но иметь нужные данные, на основе которых будут приняты решения, критически важно. И нужно сохранять баланс.

Каждый раз, когда я приезжаю в Великобританию, абсолютно везде вижу камеры наблюдения. Я приезжаю в Манчестер, социально-демократический рабочий город, и говорю, что вы сумасшедшие, такое тотальное наблюдение не создает безопасного общества. Так что данные важны, но нужно работать с ними по-умному, а не таким образом, который Мишель Фуко описывал как паноптикум. Мне кажется, нужно максимально собирать данные и открывать к ним доступ, чтобы было видно, на чем были основаны те или иные решения.

Карл-Филип Коэнеграхтс

Кроме этого, важно работать вместе с обычными горожанами. Они тоже способны думать на стратегическом уровне, а не только быть потребителями предложенных им решений. Но условием для имплементации этого должно быть, как я уже говорил, правильное руководство нового типа.

— Но данные сегодня собираются в основном государствами и корпорациями. Разве возможно сделать так, чтобы данные работали только для нас, а не против в том числе?

— Единственный выход — максимально открывать базы данных. Один из инструментов, который есть в ЕС — GDPR. Несмотря на бюрократические сложности, он дает обычному человеку право на свои данные. Это юридическое решение, но также должно быть и технологическое.

В Скандинавии мы работали над внедрением My Data Movement — хотели создать сейфы данных для каждого жителя Гента, где будут храниться их персональные данные. У каждого есть личный доступ к своему сейфу данных, и каждый решает, какие части выкладывать в открытый доступ, для всеобщего использования, а какие нет.

Первый шаг — создание этих сейфов. Второй шаг — возвращение к истокам интернета и его децентрализация. Сегодня нет больше сетевого нейтралитета, интернет монополизировали Силиконовая долина, капитализм и так далее. Но это можно исправить. Сначала нужно повышать информированность людей о том, как и какие их данные собираются. И это во многом уже происходит в последние месяцы — отчасти благодаря всем скандалам вокруг Facebook и других компаний. В дальнейшем надо дать людям возможность контролировать свои персональные данные. Потому что доверие к государству и корпорациям не должно быть абсолютным. Надо помнить, что цели Facebook или Google — они отличаются от целей общества.