Чулпан Хаматова — о мобильном приложении «Подари жизнь», благотворительности в России и криптопожертвованиях

Помогать — это и тяжело, и радостно

— Почему вам пришла идея создания фонда?

Чулпан Хаматова: О создании фонда нас с Диной Корзун попросили врачи — детские онкологи и гематологи. Уже тогда, 15 лет назад, они знали, как лечить детский рак, но не могли этого делать, потому что в больницах не было оборудования и лекарств, не было вообще ничего. Сначала мы просто проводили благотворительные концерты, собирали на конкретные нужды больниц. А спустя время мы с Диной поняли, насколько эта проблема масштабна по всей стране. А значит, нужно решать ее системно, а для этого — создавать профессиональный фонд.

— Что было самым сложным и, наоборот, самым легким на пути создания и реализации всех задумок?

Чулпан Хаматова: У нас есть миссия — чтобы каждый ребенок с онкологией в нашей стране получил вовремя самую эффективную помощь. И вот эта наша цель до сих пор не достигнута, просто потому что у нас не хватает пожертвований. Мы 13 лет бьемся над каждым ребенком, а одновременно пытаемся изменить ландшафт, чтобы строились новые клиники, хватало коек, чтобы менялись законы, вносились поправки, которые будут упрощать жизни детей, больных раком. Самое сложное в нашей работе — это отказывать в помощи.Но пока мы не можем спасти каждого ребенка, это слишком большая проблема, чтобы тратить на нее всего лишь 1,5 млрд в год. Именно столько мы направили на помощь детям, например, в прошлом году. Эта сумма, которая кажется огромной, на самом деле — мизерная в масштабах сферы детской онкологии.

А самое легкое — это обрастать друзьями и соратниками. С самого первого благотворительного концерта, когда я села обзванивать артистов из своей записной книжки, все, как один, говорили: «Да, я приду».

— Основной поток средств приходит от крупных жертвователей (олигархов, меценатов) или от небольших взносов рядовых граждан?

Чулпан Хаматова: Это самое интересное, потому что всего лишь 35% от всех пожертвований — это деньги бизнеса и очень богатых частных лиц. Остальное, то есть 65%, мы собираем с помощью пожертвований от самых разных людей — 100 рублей от бабушки, 500 от студента, 1 000 от менеджера. И в этом наша самая большая ценность. Очередной кризис сокращает в компаниях прежде всего бюджеты на благотворительность, а человек как переводил 100 рублей, так и продолжает оставаться с нами, несмотря ни на какие экономические перемены в стране.

Помочь всем невозможно

— Тысячи детей и подростков, которым помогает фонд — малая доля нуждающихся в поддержке в масштабах нашей страны. Приходилось ли фонду отказывать в помощи и почему?

Чулпан Хаматова: Немалая доля, конечно. Но мы не можем помочь всем, это правда. Нам просто не хватает пожертвований, хотя всем кажется, что мы большие и всемогущие. Это не так. Наоборот, у нас самая большая ответственность, потому что лечение наших подопечных — самое дорогостоящее. Все решения о помощи принимают врачи-эксперты. Они смотрят медицинские документы и решают, действительно ли нужно лечение за рубежом или можно помочь в России, по квоте. Действительно ли вообще нужно лечение или ситуация уже паллиативная, то есть медицина бессильна.

— Отказываете только по медицинским показаниям?

Чулпан Хаматова: К сожалению, нет. Пока у нас нет такого количества благотворителей, чтобы мы могли себе позволить помочь каждому. Например, мы отказываем в оплате некоторых видов новейшего лечения, которое стоит безумно дорого, но его эффективность пока только устанавливается в клинических испытаниях. В условиях нехватки пожертвований мы не можем себе позволить поддерживать экспериментальное лечение. У нас тогда просто не хватит денег на тысячу других детей, у кого вполне реальные и понятные шансы. Мы также сейчас были вынуждены принять решение отказывать гражданам иностранных государств, например, Таджикистана или Узбекистана, где некоторые виды рака в принципе не умеют лечить, а лечение в России для этих детей полностью платное, то есть нужно платить даже за койко-день. Но у нас не хватает денег помогать и этим детям.

Пробелы в правовом поле

— Каких законов и нормативных баз не хватает, чтобы обеспечить необходимую помощь нуждающимся?

Екатерина Шергова: Уже не первый год мы работаем над темой трансплантации костного мозга. Во-первых, нужно, чтобы было больше клиник, где будут готовы проводить этот вид лечения детям. Во-вторых, нужно создавать законодательство, которое регулирует вопросы трансплантации. Что-то уже сделано, но мы еще продолжаем работу по обоим вопросам.

Вместе с другими фондами мы сейчас работаем над тем, чтобы Минюст упростил систему отчетности для НКО. Сейчас НКО, в том числе благотворительным организациям, нужно отчитываться по пожертвованиям от российских юридических лиц, которые получили денежные средства от иностранных государств, организаций и граждан. Таким образом, на благотворительные организации возложена обязанность знать источники денежных средств и иного имущества организации-благотворителя, что просто неосуществимо.

Мы принимали активное участие в обсуждении проекта Концепции содействия развитию благотворительной деятельности в России до 2025 года. Проект уже внесен в правительство. В этой концепции, например, содержатся предложения по усилению налоговых стимулов для юридических лиц, которые занимаются благотворительностью. Для физических лиц предлагается ввести систему GiftAid, как в Англии, по которой если жертвователь заполняет специальную форму, то в благотворительную организацию передается не только пожертвование, но и автоматически сверх основного пожертвования перечисляется налоговый вычет этого человека.

— Совсем недавно мать, заказавшую для своего ребенка лекарство из-за границы, запрещенное в России, заключили под стражу. Как фонд может решить вопрос в приобретении необходимого препарата, если он не может быть куплен в России?

Екатерина Шергова: Те лекарства, которые нужны для наших подопечных — детей с онкологическими и тяжелыми гематологическими заболеваниями — и не зарегистрированы в России, мы ввозим официальным путем, получив разрешение Минздрава. Несколько лет назад, когда официальной схемы ввоза таких препаратов еще не было, наши сотрудники и волонтеры возили эти лекарства в чемодане. Однажды нашу сотрудницу даже арестовали при досмотре в аэропорту. Но мы долго шли к тому, чтобы Минздрав разработал официальную схему, и c 2011 года действуем только по ней. Это позволило нам официально собирать средства на такие лекарства на счет фонда. Но я знаю, что эта схема не всегда применима. Разрешение на ввоз должна оформлять клиника. Но это право, а не обязанность клиники. И бывают случаи, когда, например, врачи или клиника отказываются выдавать официальные документы с назначением пациенту того или иного препарата. Тогда получить официальное разрешение на ввоз невозможно.

— Каковы взаимоотношения фонда с государственными структурами, получаете ли вы поддержку и приоритет для вашей деятельности?

Чулпан Хаматова: Никакого приоритета у фонда и лично у меня нет. Не знаю, почему многие так думают. Мы не получаем никакого государственного финансирования. А еще многие думают, что я ногой открываю двери в кабинеты любых чиновников, и они выполняют все мои просьбы. Конечно же, это не так. У нас в фонде есть сотрудники, которые так и называются — GR-специалисты. Их работа — очень непростой и долгий, кропотливый анализ всех законодательных несовершенств, а далее разговор с разными государственными структурами. Мы рассказываем чиновникам о тех проблемах, которые существуют в сфере детской онкологии. Стучимся, пишем письма, ходим на заседания, поднимаем шумиху в СМИ. Потому что это тоже работа фонда. Мы не только помогаем конкретным детям, мы делаем так, чтобы проблемы решались системно.

Екатерина Шергова: На самом деле, нам вместе с другими фондами многого удалось добиться: внести в законодательство понятия орфанных заболеваний и лекарств, создать в законодательстве процедуру ввоза незарегистрированных лекарств по индивидуальным жизненным показаниям. Мы добились отмены налогов при ввозе лекарств для пациентов и донорского костного мозга, выделения квот на высокотехнологичную медицинскую помощь для детей больных раком. Раньше, если фонд выделял деньги на лечение несколько раз в год, родителям приходилось платить налог 13%, как будто это был доход. Сейчас им этого делать не надо. Также теперь частное лицо, сделавшее пожертвование, может оформить на эту сумму налоговый вычет.

Современные технологии упрощают работу

— В фонде «Подари жизнь» первыми создали приложение, появилась возможность взноса пожертвований с помощью Apple Pay и Google Pay. Почему был сделан такой шаг и как это повлияло на дальнейшую работу фонда?

Чулпан Хаматова: Потому что это наша работа — делать все возможное и невозможное для того, чтобы благотворителям было удобно помогать. Мы не хотим, чтобы люди воспринимали помощь как жертву. Мы не хотим манипулировать их чувством вины. Мы просто хотим сделать благотворительность нормой. А для этого должны быть удобные и простые механизмы помощи, которыми можно пользоваться без ущерба для своего привычного образа жизни. То есть благотворительность сама должна вписываться в образ жизни современного человека, а не винить его за то, что он мало помогает. Люди с удовольствием помогают — просто нужно дать им удобные инструменты и быть полностью прозрачными в своих отчетах.

Екатерина Шергова: Самый наглядный пример того, о чем говорит Чулпан — как раз наше мобильное приложение. Когда, благодаря нашим партнерам — компании Aviasales, мы его обновили и интегрировали туда удобные для всех ApplePay и GooglePay, сумма пожертвований в месяц выросла на 20%, а количество транзакций — на 30%. Через мобильное приложение мы «собираем» от 1 до 1,5% всех поступлений фонда, а это 1,5 млн рублей в месяц.

— Это был ваш первый опыт в том, чтобы упростить процедуру пожертвований?

Екатерина Шергова: Мы всегда старались, чтобы перечислять деньги жертвователям было проще и удобнее. Чтобы не было такого: человек хочет помочь, но его какие-то внешние обстоятельства останавливают. Чулпан очень долго добивалась от Сбербанка, чтобы за переводы в наш фонд не брали комиссию. В итоге после прихода Грефа нам это удалось. Кроме этого, мы договорились о том, чтобы в отделениях банка появились платежки с нашими реквизитами. То есть человеку уже не нужно было самому эти цифры заполнять, перепроверять. Он мог просто прийти в банк и попросить бланк для перевода средств фонду «Подари жизнь». И ему такой бланк выдавали. Оставалось только вписать сумму и заплатить деньги. Сейчас это вообще можно сделать в личном кабинете. А также мы выпустили со Сбербанком благотворительную карту Visa «Подари жизнь» — когда человеку для того, чтобы помогать, вообще ничего не нужно делать. Нужно просто ходить в магазины и расплачиваться картой. Тогда с каждой тысячи рублей три рубля дополнительно списываются у вас и три рубля добавляет Сбербанк. Из этих шести рублей с каждой тысячи мы собрали, например, в 2018 году 144 млн рублей. В этом году мы еще добавили возможность помогать напрямую в фонд через личные кабинеты других банков. Это сразу увеличило нам пожертвования на 5 млн в месяц.

— Сейчас благотворительных фондов становится все больше. При этом активно развиваются технологии. Как вы собираетесь развиваться в этом изменяющемся мире совместно с технологиями?

Екатерина Шергова: Технологии делают благотворительность похожей на удобный сервис, вписывая ее в нашу с вами повседневность. Уже сейчас некоторые российские фонды используют в своей работе виртуальную реальность, чат-боты, мессенджеры. Но, по данным исследования от Nonprofit Tech for Good, в котором приняли участие НКО из 13 стран, только 3% некоммерческих организаций пользуются электронными кошельками, а принимает пожертвования в криптовалюте всего 1%. Мы всегда старались держать руку на пульсе и внедрять технологии в работу фонда, делая все для удобства наших благотворителей. Во времена банковских квитанций мы со Сбербанком запустили карту «Подари жизнь», о которой я рассказала выше, позже короткий номер для СМС-пожертвований 6162, начали использовать QR-коды, реализовали подписку на ежемесячные платежи. «Подари жизнь» первым в России стал принимать пожертвования в криптовалюте и создал мобильное приложение.

— Все больше компаний входит в цифровизацию и роботизацию. Какие перспективы в этих направлениях у НКО? В частности, у фонда «Подари жизнь»?

Екатерина Шергова: Современные технологические возможности создают потребность в новых навыках. Знакомство с цифровыми технологиями и умение внедрить их в работу становятся необходимыми навыками для НКО. Существуют отличные инициативы, такие как Smart Social — созданные IBM, НИУ ВШЭ, Форумом доноров и Теплицей социальных технологий. Проект призван развивать цифровой потенциал НКО в России.

Перед «Подари жизнь» остро стоит проблема распределения внутренних ресурсов и оптимизации ручного труда — такого, как рассмотрение типовых обращений, допустим. Решение проблемы — внедрение в работу чат-ботов. Это позволит высвободить ресурсы для более амбициозных задач и проектов. Также мы задумываемся над внедрением элементов AR и геймификации в мобильное приложение.

— Как может быть применен искусственный интеллект в НКО? Собираетесь ли вы заниматься такой деятельностью в фонде?

Екатерина Шергова: Искусственный интеллект уже активно применяется в НКО. Несколько лет существуют такие проекты, как Crisis Text Line. Это платформа для текстовых сообщений, которая 24/7 обеспечивает помощь людям в критической ситуации. Сервис работает на основе машинного обучения, определяя очередность отправки сообщений волонтерам, способным оказать помощь человеку в беде. Не менее яркий пример — Quill, создающая бесплатные онлайн-инструменты для студентов с низким уровнем дохода для улучшения их письменной речи.

При создании Quill были использованы элементы машинного обучения на основе открытых источников. Это очень правильные и нужные инициативы. Искусственный интеллект постепенно внедряется все сферы жизни. Очень надеемся на то, что мы сможем быть причастными к таким коренным изменениям в сфере и внедрить элементы искусственного интеллекта в свою работу.

У фонда есть проект, связанный с обучением медицинских работников. Чтобы поддерживать и, тем более, развивать его, необходимо вкладывать дополнительные средства. Возможно, в будущем мы смогли бы создать платформу на основе алгоритмов машинного обучения для наших врачей, с помощью которой они смогли бы проходить обучение. Конечно, собственной экспертизы фондам критически не хватает для создания подобных амбициозных проектов. Все это возможно исключительно в коллаборации с бизнесом.

Криптопожертвования

— Ваш фонд один из первых стал принимать пожертвования в криптовалюте? Как пришла такая идея?

Екатерина Шергова: Фонд Podari.Life — партнерский фонд «Подари жизнь» в США. Он начал принимать в качестве пожертвования криптовалюты в 2017 году. Как только появились биткойны, мы, конечно, сразу же должны были среагировать и дать людям способ пожертвовать и таким образом. Появятся еще какие-то технологии, мы будем следовать и за ними. Если мы отстанем от этого развития и ритма, то просто потеряем благотворителей.

— С кем и как разрабатывались подобные функции?

Екатерина Шергова: Нам помогал Антон Меркуров, эксперт в области криптовалют и создатель проекта Satoshi.fm. Антон думал, где можно применить биткойн, чтобы это было несложно, интересно, полезно для общества и перспективно. Мы много лет дружим, так что он сразу пошел к нам.

Было несколько этапов. Перед Антоном стояла задача понять все внутренние механизмы работы фонда, предложить варианты и объяснить, как все в итоге будет работать. Позже мы завели кошельки и сделали небольшое промо.

— Какие плюсы и минусы пожертвований в криптовалюте вы можете выделить?

Екатерина Шергова: Минус только в том, что в России мы, по закону, не можем организовать такой способ приема пожертвований. Поэтому в нашем случае — это всё делается через наш сестринский фонд, зарегистрированный и работающий в Америке — Podari Life. То есть криптовалюту нужно конвертировать в обычные деньги, что сопряжено с небольшой комиссией и юридическими нюансами, а дальше деньги переводятся в российский фонд «Подари жизнь», а мы уже можем направить их на любую из наших программ помощи. НКО на Западе уже давно работают с криптопожертвованиями. Еще в 2015 Fidelity Charitable первыми начали принимать биткойны. Один из основных плюсов — это прозрачность и минимальный риск столкнуться с мошенничеством. Еще один немаловажный факт — отсутствие максимальной и минимальной сумм пожертвования, нет проблем с задержками платежей. Перевод в биткойнах позволяет благотворителю сохранять полную анонимность, нам не будут доступны данные его кредитной карты.

Мошенники и злоупотребление доверием

— В современном обществе, где, к сожалению, нечистоплотность отдельных людей и организаций в плане обращения с финансами входит в норму, как удается фонду сохранять лицо и доверие жертвователей?

Чулпан Хаматова: Для нас это было главным и основополагающим принципом — полная и открытая отчетность. Мы таким образом пытались изменить отношение к благотворительности в целом в нашей стране, потому что после 90-х, когда на теме помощи наживались мошенники, доверия к фондам, конечно, не было никакого вообще. Кроме того, что мы сами отчитываемся за каждые 100 рублей на своем сайте, нас постоянно проверяют всевозможные государственные органы, мы проходим регулярно независимый аудит.

— В интернете часто проходят фейковые сборы. Сталкивались ли вы с такими сборами от имени фонда?

Екатерина Шергова: К сожалению, сталкивались и сталкиваемся. Мошенничество на благотворительности до сих пор существует: создают клоны нашего сайта с другими реквизитами, берут истории наших подопечных и делают рассылки, подставляя номера личных карт.

Поэтому мы всегда и везде рассказываем о том, что никогда не собираем деньги на личные банковские счета, на личные QIWI- или Яндекс-кошельки. У нас есть сайт и официальные страницы в социальных сетях, сборы мы объявляем только там. Рассылка приходит с официального домена @podari-zhizn.ru. Я еще раз всех призываю проверять любые сборы. Не поленитесь — позвоните в фонд, уточните, если сомневаетесь.

— Про безопасность платежей и кибербезопасность сегодня говорят все. Какие мероприятия в «Подари жизнь» осуществляются для профилактики и избежания? Бывали ли случаи, когда пожертвования воровали или могли украсть?

Екатерина Шергова: Мы регулярно сталкиваемся с нелегальными сборами в сети от нашего имени. Часто это группы в соцсетях, где пользователей просят перевести деньги на личные карты третьих лиц. Помимо очевидного вреда для наших подопечных, действия мошенников подрывают доверие к работе фонда и благотворительности в целом. Раньше мы вынуждены были в ручном режиме справляться с этой проблемой — писать в техподдержки, что было не всегда эффективно и оперативно. Сейчас фонд сотрудничает с одной из ведущих международных компаний по предотвращению и расследованию киберпреступлений и мошенничества с использованием высоких технологий — Group-IB. Специалисты Group-IB в реальном времени отслеживают появляющиеся мошеннические ресурсы, посты в соцсетях, рекламные объявления и оперативно их блокируют. До сих пор эти возможности использовались для защиты бизнеса и госструктур, и мы бы никогда не смогли найти денег для обеспечения кибербезопасности фонда на подобном уровне. Но Group-IB помогает нам на безвозмездной основе, за что мы безгранично благодарны.

— Токсичная благотворительность: насколько применима в нашей стране? В вашем фонде? Как с этим бороться?

Екатерина Шергова: Как во всех странах, где благотворительность не развита, нет культуры благотворительности, где это до сих пор не норма, так и в нашей стране процветают токсичные сборы. Конечно, для нашего, как для и любого профессионального благотворительного фонда, это неприемлемо. Мы работаем не только над тем, чтобы помочь конкретным детям, но стараемся менять систему, менять законы, создавать условия, чтобы помощь оказывалась эффективно. Более того, у нас другая «эмоция». Не давим на жалость, а даем возможность людям быть причастными к крутому и классному делу по развитию сферы детской онкологии в России.

Компетентность врачей

— В нашей стране проблемы с постановкой правильных диагнозов. Большая часть из них не верна или не существует. Как вы к этому относитесь?

Екатерина Шергова: Это огромная проблема и для сферы детской онкологии, потому что в лечении рака большую роль играет время. Если не начать правильное лечение вовремя, то шансы на выздоровление уменьшаются. У нас были сотни случаев, когда в Москву приезжали уже буквально еле живые дети, которым в регионе месяцами делали прогревание, потому что ребенок обратился с болью в ноге, а оказывалось, что там саркома, рак кости, и прогревания сделали только хуже. Поэтому с самого начала работы фонда у нас появился важнейший проект — образование врачей. Врачи федеральных центров, которые учились за рубежом, ездят по всей стране и передают свои знания и опыт местным врачам. Это особенно актуально, так как лечение рака постоянно совершенствуется, появляются новые методы и лекарства. Также благодаря благотворительным пожертвованиям мы отправляем врачей на зарубежные стажировки и конференции.

— Как «решаются» неправильные диагнозы, когда суммы собраны и детей привозят на лечение в зарубежные клиники? Как часто тратятся деньги на обследования за рубежом, если российские диагнозы не верны?

Екатерина Шергова: Мы в фонде не знаем таких случаев, что ребенка приходилось отправлять в зарубежную клинику, чтобы поставить правильный диагноз. Отправлять анализы ребенка из региона в Москву в НМИЦ ДГОИ имени Дмитрия Рогачева — такое бывает, да. И фонд оплачивает такую помощь, когда региональные врачи могут для уточнения диагноза отправить пробирку с кровью в научную лабораторию Центра Рогачева. Этот центр — самая передовая в Восточной Европе клиника по лечению детского рака, врачи этой больницы лечат детей по международным протоколам, ведут научно-исследовательскую работу, находятся в мировом сообществе детских онкологов. Возможно, они обращаются за вторым мнением к своим коллегам из зарубежных клиник при уточнении того или иного диагноза. Но, повторюсь, отправлять за диагностикой детского рака за рубеж — такого давно уже нет.

— Помогает ли фонд развитию медицины? Способствует ли повышению квалификации врачей?

Екатерина Шергова: Детская онкология — активно развивающееся медицинское направление. Поэтому необходимо, чтобы врачи клиник, с которыми работает фонд, могли знакомиться с последними достижениями современной медицины как в России, так и за рубежом и передавать свои навыки и знания российским коллегам. Мы поддерживает проекты, позволяющие врачам обмениваться опытом со своими российскими коллегами, учиться у зарубежных и быть в курсе последних исследований и разработок. Проект «Дальние регионы» появился почти 11 лет назад по инициативе фонда «Подари жизнь», Национального общества детских гематологов и онкологов (НОДГО) и Центра детского гематологии имени Дмитрия Рогачева. В рамках этого проекта врачи Центра приезжают в разные российские регионы читать лекции для детских врачей, проводить мастер-классы и консультировать маленьких пациентов. Этот проект существует и развивается исключительно на благотворительные средства. В рамках проекта, к примеру, в 2018 году 1 067 врачей прошли обучение.

Государство и некоммерческие фонды: как делится ответственность

— Благотворительные фонды позволяют государству уклоняться от финансирования медицины и социалки или, напротив, без этих фондов властям не справиться?

Екатерина Шергова: Могу сказать, что наш фонд, наоборот, постоянно следит за тем, чтобы государство выполняло свои обязательства. Наши юристы всегда помогают мамам добиваться от департаментов и министерств здравоохранения тех лекарств, которые положены их детям по закону. Конечно, пока идет эта процедура, фонд покупает лекарства. Но одновременно с этим работаем над тем, чтобы тот или иной регион находил деньги в бюджете. Есть и такие статьи расходов нашего фонда, которые государство в принципе не может покрыть. Я говорю про незарегистрированные лекарства, оплату поиска и активации доноров из международных регистров. Все это не покрывается квотой. Более того, что касается сферы детской онкологии — постоянно появляются новые лекарства от рака. Они стоят настолько дорого, что просто не вписываются ни в какие государственные бюджеты. И мы первое время закупаем эти препараты на деньги благотворителей, чтобы дети могли лечиться. Но одновременно с этим добиваемся выделения дополнительных государственных средств на стремительно дорожающую сферу детской онкологии.

— Почему фонд не распространяет свое влияние на другие города России, помимо Москвы и ее окрестностей? Каковы перспективы дальнейшей работы фонда?

Чулпан Хаматова: Мы помогаем не только в Москве, но и региональным клиникам. Но наша задача — чтобы в каждом городе России работал сильный профессиональный фонд, который будет помогать детям с онкологией на месте. Из Москвы не всегда это возможно делать. Поэтому мы идем другим путем — собрали в так называемое противораковое сообщество фонды со всей страны и постоянно учимся друг у друга, обмениваемся опытом, информацией. Наш фонд проводит для таких НКО ежегодный обучающий семинар, на котором мы передаем все наши накопленные знания. Мы хотим, чтобы любой наш подопечный, который закончил основную терапию в Москве, мог вернуться в больницу по месту жительства, когда это позволяет протокол лечения, и там его подхватили местные волонтеры и местный фонд: купили лекарства, нашли доноров крови, помогли реабилитироваться, когда лечение подойдет к концу.

— Каково соотношение благотворительной деятельности и организационной работы внутри фонда, направленной на его успешное функционирование?

Чулпан Хаматова: По российскому закону фонд может тратить на организацию своей работы 20% от пожертвований. Мы тратим от 5% до 10 %. Поэтому соотношение очевидно. Хотя лично я, например, сторонник того, что в благотворительности должны быть большие зарплаты, а не такие, как у нас сейчас. Потому что профессионалы стоят дорого, а чтобы фонд работал лучше – нам нужны профессионалы. Это такая неотъемлемая часть эффективной помощи детям. Очень легкая арифметика — в 2 раза больше вкладываешь в свое развитие, в 20 раз больше получаешь результата, в нашем случае — пожертвований, а значит, спасенных детей.

Но наше общество пока не готово это принять. Поэтому сотрудники фондов — это те, в хорошем смысле, сумасшедшие, те редкие профессионалы, которые готовы выживать на этих зарплатах, а работать 24 часа в сутки 7 дней в неделю ради идеи помощи детям. И, конечно, мы многое стараемся организовать pro bono для своего развития. Например, обучение сотрудников на разных конференциях, курсах повышения квалификации. Потому что это всё тоже влияет на результат.