«Нужно образ ученого сместить от мужчины к тому, что это может быть и женщина тоже», — Арина Пушкина, Science Slam

Арина Пушкина — генеральный директор Ассоциации Science Slam. Закончила Самарский университет имени С.П. Королева. Работала HR-менеджером в Raiffeisen Bank — Hungary, а также в компании «Мастерские инновации» и координатором проектов в РВК. Продюсер фестиваля актуального научного кино ФАНК.

Science Slam — битва ученых в формате стендапа. Молодые ученые остроумно, доступно и интересно расскажут про свои исследования. У каждого слэмера есть десять минут, а публика определит лучшего аплодисментами. Сам проект был придуман в 2007-2008 годах, немец Грегор Бьюнинг в 2010 году привел его к нынешнему существующему формату — 5-6 спикеров рассказывают о собственных исследованиях, каждый в течение 10 минут. В России впервые состязания ученых в рамках Science Slam прошли в 2012 году в парке Горького в Москве, они были русско-немецкими, первый обычный слэм прошел в 2013 году в Петербурге.

«Все зависит от харизмы ученого»

— Science Slam — это немецкий формат. Когда форматы импортируются, то обычно они меняются под национальные особенности страны. Появилось ли в России что-то отличное от Германии?

— У нас одно яркое отличие — мы разрешили зрителям после выступлений задавать вопросы. Эта идея появилась в России. В Германии попробовали реализовать ее после того, как Грегор Бьюнинг (основатель Science Slam в Германии — «Хайтек») увидел, как это круто работает. Но это совершенно не зашло. А у нас это одна из любимых частей для зрителей — у них есть возможность уточнить то, что они не поняли, покритиковать спикера либо показать, какие они сами умные.

— Кто приходит в основном на слэм — люди, которые идут на стендап, или те, кто связан наукой?

— Основное ядро аудитории — 18–35 лет, они составляют 79%. 30% из них — учащиеся в вузах возрастом от 18 до 24. Остальная часть аудитории — просто ребята, которым интересно узнавать, что происходит в науке, интересно быть в теме или иметь возможность говорить, что они в теме, — потому что они что-то посетили. Много айтишников и ребят, работающих в технологическом бизнесе.

— У вас бывают очень разные темы. Можно ли сказать, что какие-то заходят лучше, а какие-то хуже, или это все зависит от харизмы ученого-спикера?

— Я, конечно, считаю, что все зависит от харизмы ученого. Но наши спикеры шутят, что если участвует биолог или медик, — то можно сразу сдаваться и даже не пытаться.

— Почему так?

— Это они шутят про то, что аудитории интересно слушать про себя и свой организм, про методы лечения или еще что-то, связанное непосредственно с человеком. А медики и биологи всегда хорошо находят контакт с аудиторией. Мне кажется, еще любят гуманитариев, потому что их не так много, и у нас гуманитарные науки не так развиты, как технические и естественнонаучные. Гуманитариям иногда сложнее сказать, что именно они сделали в этой истории. Техническим ребятам проще — вот они придумали новый прибор. А гуманитариям нужно как-то объяснить, что это не просто пересказ статьи из «Википедии», а именно они что-то добавили, изменили и придумали. И из-за того, что их мало, но при этом их темы обычно понятны всем, они тоже хорошо заходят. И мне кажется, еще всегда есть периодически хайповые темы — биткойн или Большой адронный коллайдер, которые просто в этот момент в обществе популярны.

— А организаторы стараются следить за этим хайпом и искать соответствующих ученых? Насколько это работает как медиа?

— Это зависит очень сильно от скиллов организаторов в каждом городе, потому что есть люди, которые, как «Бумага» (слэмы в Москве и Петербурге устраивает команда петербургского интернет-издания «Бумага» — «Хайтек»), сами работают в медиа и понимают, что будут люди репостить, о чем напишут медиа. И тогда, даже если у них не нашлось спикера, который расскажет про криптовалюту, чтобы всем это зашло, они постараются интересно оформить названия выступлений спикеров. У нас вообще есть правило, что любой имеет право подать заявку на Science Slam, и если он подходит по критериям, его отбирают. Критерии — это то, что у него есть научная работа, и то, что он готов потратить время на подготовку своего выступления.

Отсутствие девушек в науке — это влияние общества

— Если вернуться к специальностям, — можно поспорить с тем, что гуманитарные науки у нас не так развиты. Но слэм изначально был сконцентрирован на технических специальностях. Как сейчас развиваются другие направления?

— У нас очень много людей учатся на гуманитарных специальностях, но это не значит, что они занимаются исследованиями, это совсем разные вещи. А стоящих исследований чуть меньше, чем естественнонаучных.

Все зависит от настроя организаторов. У нас это очень хорошо проявилось в «Научном стендапе» — передача для «Культуры», которую мы делаем. В первом сезоне из 18 спикеров у нас было только четыре девушки. И мы посчитали, что это наш прокол — надо работать в этом направлении. Сейчас уже половина спикеров, и даже больше иногда, — это девушки.

Отсутствие девушек для нас было важнее, чем широкое разнообразие по темам. Разнообразие — это всегда плюс, но не всегда оно получается. В Берлине вообще нет ограничений по тематикам, у них чуть лучше соотношение по разным сферам науки. У нас, конечно, физиков-химиков-биологов больше.

— Про девушек — я боюсь соврать, но мне кажется, если в целом взять всех ученых в России, мужчин будет больше. Насколько вам как публичной площадке важно смещать баланс, делать 50/50, чтобы репрезентировать женщину-ученого наравне?

— Тут есть несколько моментов. Ребята делали исследование про то, почему девушки перестают заниматься вообще физикой или химией. Потому что очень многим уже в школе, в шестом-восьмом классе, начинают говорить: «Зачем тебе это?», «Иди на юриста, экономиста», «Тебе все равно рожать». То есть влияние общества сильное, и очень многие перестают заниматься вообще какими-то сложными направлениями. Соответственно, меньше доходит до института для таких возможностей.

Конечно, есть фактор, что кто-то уже с семьей и детьми, и им не до этого. Третье, и, возможно, даже более важное, чем семейное положение, — в целом в нашей культуре, и не только в России, мужчина чувствует себя более уверенно. И если предложить 100 девушкам и 100 парням выступить, процент ответов «У меня не такое крутое исследование, я не так классно выступаю» у девушек будет больше, просто из-за неуверенности в себе. Пока мы не прописывали это внутренними правилами, что обязаны что-то делать, но если Дудь говорит, что «нет интересных женщин, поэтому у меня никого нет в интервью», — вот мы здесь берем на себя ответственность. Мы все-таки привлекаем большую аудиторию и говорим о том, что наша задача — популяризация науки, в том числе российской, и образа ученого. Соответственно, нам нужно образ ученого сместить от мужчины к тому, что это может быть и женщина тоже.

— Вы сказали, что одна из причин, почему девушек меньше, — им в школе говорят… Но разве у нас нет такого, что это говорят в принципе всем? В России вообще видно довольно мало перспектив в науке — и денег там, очевидно, не так много.

— Ну тут надо понимать, что в школе это еще разговор не только про науку, а просто про выбор специализации — и уже тогда есть разделение, что больше парней идут на технические и естественнонаучные. Это самое первое и самое главное. Хотя у девушек также куча способностей, и они прекрасно справляются с тем же самым, что и парни.

А про финансирование в науке — конечно, со временем ситуация улучшается. Появляются какие-то гранты. Всегда есть какие-то субсидии. Но, как мне один раз заметил Михаил Гельфанд (российский биоинформатик — «Хайтек»), это ошибка выжившего — говорить, что все хорошо в науке. Нет, это не так. И понятно, что, во-первых, есть Москва и Петербург, и есть вся Россия. Во-вторых, в науке есть отрасли, которые сейчас попали в указы президента, еще куда-то, и получают финансирование, и те, которые никуда не попадают. Постепенно ситуация улучшается. Многие наши ученые достойно зарабатывают и довольны своим положением, не хотят уходить ни в какие коммерческие компании, чем-то другим заниматься. Но, конечно же, есть прецеденты, что ребята уходят из науки из-за недостатка финансовых средств к существованию.

Без государства никак

— А если вообще говорить про популяризацию науки, насколько этим могут заниматься частные инициативы без поддержки государства?

— Здесь интересно, что почти все инициативы, которые сейчас существуют в России, они в основном частные. Но, с другой стороны, нельзя сказать, что государство ни при чем, потому что это не так. Во-первых, государство поддержало мировой тренд на популяризацию науки. И президент, и все остальные все время говорили о том, что наука у нас должна быть на первом месте, это наш приоритет. И выделялись средства — на популяризацию науки и поддержку таких проектов. Я не буду говорить о том, насколько они большие, эффективные, — но государство со своей стороны эту тему тоже подталкивает.

И что еще важно: все эти частные лица, которые делают проекты по популяризации науки, очень много взаимодействуют с государством. Большинство наших ученых — не сотрудники R&D-компаний, а из вузов или научных институтов. То есть это люди, которые получают от государства деньги за то, что они делают. Иногда еще дополнительно получают деньги за популяризацию науки, то есть, опять же, они участвуют у нас, но государство их поощряет. Если мы берем площадки проведения научпоп-ивентов, — часто это тоже вузы, точки кипения, коворкинги и кванториумы. Все это тоже связано, если не напрямую с государством, то как-то непосредственно.

Компании, которые поддерживают популяризацию науки. СИБУР нас поддерживает — это же тоже связь с государством. Очень мало компаний — есть там Yota, «Петер-Сервис», JetBrains, ABBYY, Яндекс — все они совсем из частного сектора. У них есть свои программы, они поддерживают популяризацию. Но если сравнить все-таки все наши контакты, то большая часть будет каким-то образом связана с государством.

— На РБК писали про денежную часть проекта — мероприятия получают от спонсоров чуть ли не в два раза больше, чем с продажи билетов. Могли бы вообще такие просветительские проекты существовать без партнеров?

— Здесь, опять же, приходится разделять Москву и регионы, потому что в Москве очень дорогие площадки. Если ты хочешь делать крупное мероприятие на 500 человек, тебе надо снимать какой-нибудь клуб на 400-500 человек, который стоит 200–300 тыс. рублей. Плюс все свои расходы, и если еще какой-то заработок, твой гонорар — то билеты уже должны становиться существенные, не 300–500 рублей. В регионах с площадками чуть легче, и с расходами тоже, но, соответственно, и для аудитории билеты дороже, их тяжелее покупать.

— Там и аудитория меньше, по идее.

— И аудитория меньше, конечно. У нас есть в городах организаторы, которые работают без партнеров. Но надо понимать, что у них изначально мотивация провести мероприятие. Не заработать, а провести мероприятие. Они готовы провести его в ноль или даже в какой-то небольшой минус. Потому что у них на первом месте стоит популяризация науки и классный ивент. Если же ты хочешь гарантированно заработать, то нужно привлекать спонсоров. Можно двигаться в сторону заработка только за счет зрителей, но билеты будут ощутимые в цене, как на такой хороший концерт.

— Насколько люди сейчас готовы платить за это? Видите ли вы какую-то динамику?

— Мне кажется, в целом люди в России стали больше готовы заплатить за любой контент, не обязательно за мероприятие. Просто я помню, когда в 2013 году мы проводили первое мероприятие в Самаре, в комментариях зрители писали — «почему мы должны вообще платить за билет?». Сейчас я такого вопроса представить уже не могу. Люди понимают, что если кто-то происходит — кто-то за это платит. Не все понимают, что часто они за это платят сами — через государство, через бюджет или еще как-то, но кто-то должен за это платить. И сейчас уже нет возмущения. Другой вопрос — купишь ты эти билеты или нет.

Как меняется динамика? Тут, именно в научпопе, немного сложнее из-за того, что есть очень много бесплатных мероприятий. То есть бесплатных концертов поп-звезд практически не бывает — только на День города какой-нибудь. Бесплатных научпоп-мероприятий достаточно много: можно открыть и выбирать, куда ты пойдешь вечером. Поэтому, когда ты делаешь платное мероприятие, то должен объяснить, за что это, дать какую-то дополнительную стоимость. Что это не просто наука, а, например, это еще и в баре, и это крутая атмосфера, а еще ты можешь параллельно пить пиво, и вообще это модная тусовка, чтобы позвать друзей или на свидание пойти. Нужно какую-то дополнительную ценность придать своему мероприятию. В связи с этим у нас нет проблем с тем, что мы берем деньги за билеты. К нам продолжает приходить аудитория.

Система КВН для ученых

— Про «Культуру» — у вас продолжается этот проект? Последний выпуск был, вроде бы, в ноябре.

— 25–28 февраля съемки третьего сезона. В ноябре был второй сезон, первый вышел в феврале 2018 года.

— Вы сказали, что у вас аудитория 18–35. Телеканал «Культура», и вообще люди, которые смотрят телевизор, это совсем другая аудитория. Почему вы делаете проект с «Культурой», а не YouTube-проект, у которого было бы намного больше просмотров?

— Мы, конечно, понимаем, что это совсем другая аудитория, и для нас это скорее плюс, чем минус. Потому что очень мала вероятность, что аудитория 45+ придет на наше офлайн-мероприятие. Может быть, кто-нибудь еще посмотрит YouTube, но и то не факт. А «Культуру» они смотрят, — и это тот канал, с которым они взаимодействуют сами по себе, нам не надо даже их туда приводить. И в этом плане популяризация науки нужна для всех, а не только для той аудитории, которая ходит к тебе на мероприятия. Поэтому мы на самом деле были очень рады предложению «Культуры». Для них это, с одной стороны, необычный контент, потому что передач по научпопу вообще не очень много, и, с другой стороны, небольшое привлечение более молодой аудитории, потому что спикеры, которые выступают, могут взаимодействовать с людьми моложе.

Почему мы еще делаем этот проект? Мы в нем заинтересованы не с точки зрения заработка, а с точки зрения популяризации науки. Это, конечно, дополнительный бонус для наших спикеров. То есть это такая система КВН — вот они выступили в своем университетском слэме, потом в городском, всероссийском, а еще у них есть возможность выступить на телике. Конечно, телик — это уже не телик 15 лет назад, но все равно это очень интересный и необычный опыт. То, как работает телевизор, — это просто интересно смотреть. 50 человек вокруг тебя бегают, у каждого своя функция. И, конечно же, для нас как для организаторов мероприятия это еще дополнительная прокачка, какие-то новые интересные фишки. Потому что на телевизоре важна картинка и нельзя терять внимание зрителя. Если на мероприятие зритель пришел на два часа, он досидит два часа, и даже если в десятиминутном выступлении будут какие-то провисания, он все равно досидит, досмотрит и запомнит хорошие моменты. В телике ты должен держать напряжение, и выступление должно быть четким, красивым и ярким. Соответственно, мы сокращаем выступление до семи минут, стараемся убрать всю воду, придумываем какие-то номера, интерактивы, дополнительный реквизит. Мы практически отказываемся от презентаций, потому что на экране телевизора они смотрятся фигово — не так, как на офлайн-мероприятии. В общем, это просто еще и интересное такое развитие.

— Собираетесь ли как-то развиваться в диджитал-контенте? Сейчас есть некоторые записи на YouTube, но вы пока не особо вкладываетесь в это направление.

— У нас пока нет планов делать интернет-шоу, но вопрос развития видеоконтента — один из вопросов стратегии на этот год. Минимум, который мы хотим, — у нас есть договоренность с ВКонтакте об онлайн-трансляциях, что мы даем эксклюзивно для них этот контент, и они рекомендуют его своим пользователям. Это наш минимальный шаг, возможность расширить аудиторию мероприятия с 500 человек до 50 тыс. И в чем наш плюс от работы с «Культурой» — мы приглашали их режиссеров на нашу всероссийскую встречу, чтобы они рассказали о том, как недорогими методами можно сделать качественное видео. Потому что сейчас хорошо, что есть эти видео, но смотреть их, чтобы это было захватывающе, мало кто будет. Будем надеяться, что продвинемся в этом направлении. У нас очень много пожеланий с разных сторон, что бы хотели делать и какие проекты могли бы запустить, но для каждого проекта нужно финансирование, потому что мы не государственная организация — и каждый раз приходится выбирать, на что мы сейчас потратим те деньги, которые остались после года работы.

Ученым в России теперь приходится рассказывать о своих открытиях

— Где пределы популяризации науки — насколько вообще сейчас ученые могут быть новыми рок-звездами?

— Понятно, что стандартная новая Рианна будет известна большему количеству людей, чем новый Нил Деграсс Тайсон. Может ситуация эта поменяется, но пока это так.

— Но в России сейчас даже нет Нилов Деграссов Тайсонов.

— У нас есть показатели, что ситуация меняется. Например, когда какое-то русское пиво выбирало людей для размещения на брендированных пивных банках, одним из тех, кто туда попал, был Артем Оганов, русский ученый. Понятно, что это просто одна из сфер жизни, которую нужно было разместить, — но все же разместили, и есть люди, которых там можно разместить. Наших спикеров после научного стендапа иногда узнают кассиры в магазине.

Ребята, которые выступают на городских слэмах, потом часто становятся переводчиками для СМИ. Потому что СМИ очень часто нужны какие-то комментарии, нужны ученые, которые могут простым языком объяснять что-то. И ребята начинают с ними взаимодействовать, кому-то даже предлагают открыть свои еженедельные колонки. Поэтому звездами они могут быть, но для этого нужна, во-первых, еще большая заинтересованность в обществе со стороны науки. У нас она растет, но пока не так повально. Во-вторых, на мой взгляд, нужно тогда сделать отношение к научпопу немного как к шоу-бизнесу. В том плане, что ты не сделаешь звезду, если не умеешь делать звезд. У тебя должны быть шоу, у тебя должно быть продвижение человека, у тебя должны быть какие-то фишки.

— Ученые рассказывают о своих исследованиях, и вы с ними много работаете, чтобы делать это интереснее. В целом немногие наши ученые могут простым языком рассказать о том, что делают. Насколько их надо этому учить?

— Сейчас постепенно ситуация меняется. Почему ученые у нас этого никогда не делали? Потому что количество денег, которое они получат, не зависело от того, кто и как знает, и чем они занимаются. Государственное распределение денег. А в Европе, где ситуация чуть-чуть другая, ученые стараются рассказать обществу о том, что они сделали, для чего это и зачем это надо, чтобы общество своей поддержкой стимулировало правительство, мэров, людей, располагающих ресурсами, продолжать финансировать людей. Вот этой схемы в России пока нет. Но появляются другие вещи, где ученым все равно приходится разговаривать о своих исследованиях. И не в последнюю очередь это всякие защиты проектов, гранты — все чаще требуются презентационные навыки. И чаще всего, когда ты презентуешь, в комиссии не все специалисты по твоей теме. Там разные люди, и ты должен уметь для них выступить очень понятно.

В первую очередь, людям нужно финансирование, поэтому они должны говорить о том, что делают. Есть и другие факторы. Например, все чаще лабораториям нужны люди. Чтобы к тебе пришли люди, ты должен себя как-то позиционировать, ты должен рассказывать хотя бы научному сообществу о том, что у тебя такое крутое. Но если смотреть более дальновидно, то ты должен рассказывать не только научному сообществу, которое сейчас выбирает, в какую лабораторию пойти, но и школьникам, чтобы они потом пошли в нужные тебе университеты, учились на нужных штуках и потом пришли к тебе в лабораторию. А если не к тебе, — то к соседу. Чтобы становился шире круг лиц, из которых ты будешь выбирать. Эта проблема с кадрами не только в науке, она во всех технологических компаниях. Поэтому так вкладываются в популяризацию, в образование. ИТ-компании создают свои отдельные школы и курсы. Потому что всем нужны будут люди, и те, у кого есть возможность на это влиять, и те, кто думает об этом наперед, делают это сейчас.

Есть еще сверхцели, которые для нас пока не так популярны, но они тоже могут быть. Например, это гражданская наука. Когда ученые для своих исследований привлекают обычных жителей. То есть жители собирают какие-то данные, следят на компьютерах за какими-то цифрами, устанавливают у себя программы, которые просто используют мощности компьютеров. Есть много вариантов. Опять же, чтобы у тебя была широкая база, — нужно рассказывать о своих исследованиях людям.

Иллюстрация: Тая Стрижакова