Александр Чачава: «Смартфон в вашем кармане контролирует не хуже любого чипа»

Александр Чачава — серийный предприниматель и инвестор, управляющий директор венчурного фонда LETA Capital. Член совета директоров ряда портфельных компаний и член крупнейшей в мире ассоциации бизнес-лидеров YPO.

В портфеле компании LETA много успешных проектов и компаний: ESET (с антивирусом NOD32), Group-IB, ASK, Damask, Avanpost, часть этих компаний успешно проданы, а часть — по-прежнему находятся в периметре LETA. С 2012 года фонд компании LETA Capital проинвестировал в более чем 20 технологичных стартапов: Bright Box, Unomy, 365Scores, Double Data, DevAR, QMarkets, inDriver и другие. В 2017 году LETA Capital осуществила выходы из трех компаний, в том числе продажу портфельной компании Unomy в WeWork и Bright Box в Zurich Insurance Group.

LETA Capital — венчурный фонд в сфере высоких технологий. Инвестирует на стадии раннего роста.

«Русскоязычным предпринимателям не хватает экстравертности и сторителлинга»

— Тяжело ли сейчас продвигать ИТ-продукты в России и какие в этой сфере главные проблемы?

— На мировом рынке любые продукты продвигать тяжело, потому что сейчас он суперконкурентный. Чаще всего у ИТ-решения должны быть две составляющие: высокое качество — продукт должен отличаться в лучшую сторону от большинства конкурентов; и, как это ни печально для большинства наших соотечественников, нужны серьезные ресурсы для продвижения.

Времена, когда можно было выложить софтинку, дождаться, пока ею начнут все пользоваться, и потом на этом зарабатывать, проходят. Сегодня маркетинг — неотъемлемая составляющая успеха продукта.

Конкуренция растет, всё больше стран и компаний включается в эту технологическую гонку. В России есть определенные фундаментальные преимущества, но от этого легче не становится.

— Так а в чём особенность нашего рынка? Чего еще у нас не хватает, кроме продвижения и уникальности?

— Мы как фонд больше оперируем понятием «русскоязычные технологические предприниматели». Если говорить о них, то лучше начать с того, что у них есть. А именно: доступ и умения. Технические навыки у российских предпринимателей в целом на очень высоком уровне. Они, как правило, все с серьёзным и фундаментальным бэкграундом в области математики, физики, каких-то других точных наук, что, безусловно, помогает в технологическом предпринимательстве.

Кроме того, у них есть доступ к однокурсникам и знакомым — сильным программистам, например. Ни для кого не секрет, что программисты из русскоязычной Восточной Европы — одни из самых сильных в мире. Это фундаментальное преимущество в создании качественных продуктов.

А чего не хватает? Как всегда, самые явные недостатки являются порождением достоинств, не хватает бизнесового подхода: экстравертности, сторителлинга, софт скиллов.

Сейчас хотя бы COVID-19 помог русскоязычным предпринимателям, потому что нивелировал часть их недостатков. Это мечта русскоязычного технологического предпринимателя: продавать по Zoom, а не на выставке; сидеть, пилить продукты, настраивать автоматизированные маркетинговые инструменты, а не общаться вживую в Америке, ездить там по выставкам и рассказывать бесконечные истории.

Мы живем в современном мире юникорнов, где американская модель пока выигрывает. И, наверное, нашим предпринимателям надо стараться мыслить амбициознее, оверсейлить и стремиться строить такие же истории, как условный Илон Маск, продающий то, чего у него еще нет.

«У нас никогда не будет своей Кремниевой долины»

— Почему же многие русскоязычные предприниматели стараются запускаться в США?

— В США гораздо сложнее построить бизнес, а в России — довольно легко, но он будет очень маленький. Предприниматели, которые хотят построить относительно большой бизнес или просто очень амбициозны, начинают продавать свой продукт там, где есть рынок и платежеспособный спрос.

В большинстве случаев это США, самый злой, конкурентный и несправедливый рынок, но зато самый большой. Выходить чисто в Россию — залог того, что бизнес большим не получится.

Но все русскоязычные предприниматели, которые выходят в Америку, продукты разрабатывают на своей территории. Если это предприниматель из России, то у него и R&D-офис здесь. Я не знаю ни одну успешную компанию, построенную русскоязычным предпринимателем, большая часть сотрудников которой не сидит в России.

С этой точки зрения я ничего плохого не вижу в том, когда предприниматель едет на таргет-рынок. Лидер проекта должен быть на таргет-рынке, потому что он его продает инвесторам, клиентам — и это нормально, но при этом 90% штата этой компании всё равно остается на родине. У нас есть такие компании: разработчики Playrix по-прежнему в Вологде, а Revolut — в Москве и Восточной Европе.

— А вообще появится у нас своя Кремниевая долина или такой формат вообще не нужен?

— Кремниевая долина не появится даже в Техасе, Нью-Йорке или Лондоне. Потому что её появление можно сравнить с тем, что на Земле появилась жизнь, а на других планетах — нет. Потому что это стечение уникальных факторов. В этом отношении Северная Калифорния уникальна: начиная от природы и климата и заканчивая военными исследованиями, компаниями, рыночной экономикой и этой культурой. Кремниевая долина — такая одна и, наверное, хорошо, что она такой и останется.

К сожалению, на территории Советского Союза свои «кремниевые долины» появлялись в шарашках и имели совершенно другие принципы. Это наше тяжелое наследие, с которым борются, но, наверное, нужно больше работать на то, чтобы у нас появлялись такие кластеры технологических стартапов, как в Берлине, Лондоне или Барселоне.

Москва, Санкт-Петербург, Киев и Минск — уже очень неплохие кластеры. Да, по объему, размерам и известности они никогда не сравнятся с Кремниевой долиной, но могут играть значительную роль и локально в России, Восточной Европе и в принципе на мировой арене. Россия может ежегодно производить несколько юникорнов, и это будет неплохим результатом.

«Компьютер в кабинете Путина появился всего лишь несколько лет назад»

— Власти России уже давно объявили, что страна переходит на «цифровые рельсы». Создаются такие ИТ-кластеры, как Иннополис, Сколково и ИТМО. Какие главные проблемы и ошибки в этой цифровизации?

— Наша фундаментальная проблема — это государственная экономика, ее излишняя всеобъемлющесть и неэффективность как следствие. Я не верю в то, что она может быть эффективна. Если сравнить абсолютно частную компанию, родившуюся из ничего, будет радикальная разница: в эффективности и в воздействии на мир в целом.

Поэтому, с одной стороны, попытки властей что-то сделать в цифровой области могут только приветствоваться. Например, «закон о “Сколково”» просто отличный, много стартапов им пользуется. Портал госуслуг после 25-й переделки наконец-то заработал.

Но неэффективность чувствуется и здесь. На цифровизацию тратятся непропорционально большие деньги: семь из десяти инициатив в этой области, с моей точки зрения, имеют мало смысла. Если бы всё в госуправлении было гораздо более профессионально, было бы гораздо лучше, желания помогать ИТ-бизнесу достаточно.

Но я все понимаю, в других государствах иногда бывает ещё хуже. Я сталкивался с госуслугами Калифорнии, и госуслуги Москвы — mos.ru — на два порядка круче. Я пытался в Лос-Анджелесе оплатить штраф, и это тихий ужас. Все государства неидеально справляются с цифровизацией, наше тут совсем не исключение.

— Вы говорите, что многие из нововведений властей неэффективны. Это потому что власти не сильно разбираются вообще в ИТ?

— Ну, да. Прежде всего, если судить по телехроникам, то компьютер в кабинете Путина появился всего лишь несколько лет назад. Сейчас президент в принципе открыл для себя «дивный новый мир» конференц-коллов, и мне кажется, с точки зрения быстроты принятия решений и эффективности коммуникаций COVID-19 сыграл тоже невероятно позитивную роль. (смеется) Не очень хорошо про болезнь говорить в позитивном ключе, но у нас открылась новая страница в госуправлении, потому что люди регулярно стали пользоваться компьютером по его прямому назначению.

«Америка с Павлом Дуровым поступила хуже, чем Россия»

— А почему государство у нас хочет так контролировать всю ИТ-сферу в целом? Роскомнадзор против Рунета, арест Калвина, Дуров уехал… Почему так?

— Государство не хочет контролировать ИТ, потому что это какая-то «магия», которая вроде может помочь, но непонятно как. При этом считается, что цифровизация — это круто. Но государство хочет контролировать настроение масс. У нас мало вопросов к B2B-ИТ-компаниям, в которых могут быть большие продажи и много сотрудников, но при этом есть вопросы к соцсетям.

Например, «ВКонтакте» — это средство массовой информации, влияния, коммуникации. Тут логика у властей такая же, как с контролем телевидения, которое они начали забирать под своё управление в конце девяностых — начале двухтысячных. Дальше они увидели, что интернет стал неким объектом влияния.

Надо, во-первых, учитывать, люди какого поколения стоят во главе государства и какой у них бэкграунд. Еще недавно у нас был Советский Союз с соответствующими настройками и пропагандой. Поэтому сейчас эти люди опасаются воздействия из-за рубежа на умы, революций, и при этом у них тоже есть желание свою повестку доносить до молодёжи. Я думаю, что большинство стран пытаются на это влиять и в силу своей демократичности или наоборот используют разные методы. Я не могу это приветствовать, но понимаю логику людей, которые этим занимаются. Зачем они это делают и почему они принимают такие решения: в их системе координат это абсолютно логично.

— А насколько сейчас безопасно вести бизнес в ИТ-сфере в России?

— Я думаю, это одна из самых безопасных сфер, потому что если у тебя какая-то осязаемая недвижимость, ценность которой понятна многим людям, возможно, настроенным не очень хорошо к тебе, то это чревато последствиями. Хотя в последнее время уже с правовой точки зрения полегче, рейдерских захватов, по-моему, почти нет. С этой точки зрения захватов ИТ-бизнеса я, честно говоря, не припомню.

Даже если того же Дурова вспоминать, всё-таки он уехал из России со своим продуктом, который разрабатывал, будучи сотрудником другой компании. Уехал с большой суммой денег, которые получил за акции своей компании, и если сравнить, с чем он уехал из США после недавнего решения SEC: без своего продукта и без денег, которые потеряли инвесторы на разработке этого продукта, то в данном случае Америка с Павлом Дуровым поступила хуже, чем Россия, как это ни парадоксально звучит.

Опасности делать ИТ-бизнес в России нет. А, например, есть экстерриториальная опасность делать бизнес, если человек хочет подвергнуть сомнению доллар как основную резервную валюту, его достанут где угодно.Также если человек хочет создать ИТ-продукт, целью которого будет воздействие на массы населения, причем не в том ключе, в котором государство этого хочет. Если бы условную «Медузу» создали в России, наверное у нее были бы проблемы.

Но если говорить именно про ИТ-бизнес, рисков и опасностей я не вижу. Наоборот, у нас сейчас очень хорошее законодательство, которое помогает делать ИТ-бизнес с низкими налогами, но и относительно в таком неплохом правовом пространстве.

— То есть потенциального страха, что если я выйду в России с клевым продуктом, у меня его отберут или меня посадят — такого нет?

— Думаю, что нет. Я с этим не сталкивался. Нам кажется, что у нас каких-то ИТ-предпринимателей сажают в тюрьму… Та же «Медуза» статью про это писала, и они у меня комментарий брали. Я говорю: «А кого реально?» Выясняется, что все ИТ-предприниматели, которые пострадали от правоохранительных органов, участвовали в каких-то гостендерах. А там своя специфика: если предприниматель идет на сделку с государством, то можно ожидать разных экзерсизов. Надо просто понимать: да, у нас такое государство.

«Белорусская айтишная тусовка всегда была передовой»

— А что вы думаете о ситуации в Беларуси, где во время протестов айтишников прижали? Эти обыски в ИТ-компаниях, отключенный интернет и огромные убытки, как следствие… Чего власти хотели этим добиться?

— Довольно сложно комментировать Беларусь, не будучи в гуще этих событий. Мне достаточно давно было очевидно, что президент Беларуси — не совсем адекватный лидер страны в XXI веке. И при этом белорусская айтишная тусовка всегда была передовой и вроде бы с ней даже попытались заигрывать: Парк высоких технологий и всё остальное.

Но в какой-то момент связь с реальностью была потеряна, ну и получили то, что получили. Беларусь — не первая страна, которая столкнулась с квазидиктатурой, но у них всё-таки европейское население, и оно говорит: ну доколе, хватит. Мне непонятно, к чему это всё приведет.

С другой стороны, я считаю, что массовое проявление гражданской позиции (как, например, в Хабаровске) в конечном итоге приведет к положительным изменениям. Хочется верить, что власть все же прислушается к населению и конструктивно отреагирует на такие события.

— И все-таки нет ли ощущения, что в Беларуси считают айтишников прослойкой с активной гражданской позицией, и именно они-то во всём и виноваты?

— Общество двигают вперед пассионарии — это прежде всего предприниматели. Технологические предприниматели — это наиболее продвинутые пассионарии. При этом в частных компаниях, особенно в технологических, достаточно высокие зарплаты, потому что там нужны высококвалифицированные люди. Логично, что статистически в таких компаниях чаще исповедуют либеральные, рыночные ценности и так далее.

И новые пассионарии рождаются именно в таких компаниях. Они понимают, что их ценность — не только хорошую зарплату получить, но и жить в хорошем обществе. Эти люди чаще путешествуют в ту же Европу: у белорусов 86% граждан имеют шенгенские визы.

Поэтому они понимают, что государство для них должно быть не начальником, а сервисной службой. Вот они и требуют этого сервиса от государства, и уважения.

— У нас через четыре года снова выборы, по идее. Нет ли страха, что у нас повторится такой же сценарий с айтишниками?

— У нас интервью про политику? Или… (смеется)

— Что поделать — живём в таком мире.

— Я надеюсь, что наши власти чуть умнее окажутся и извлекут те уроки, которые сейчас видят. Мечту Пола Пота: перевести общество из первобытнообщинного сразу в индустриальное, — невозможно осуществить, я понимаю. Нам тоже ещё к реальной демократизации надо пройти путь. Но я думаю, что этот путь неизбежен, потому что и технологии и опыт других стран — всё говорит о том, что это наиболее эффективная структура общества.

«У вас в кармане есть смартфон, который вас контролирует не хуже любого чипа»

— Перейдем от политики к персоналиями. Можно выдохнуть (смеется). Какую ответственность несёт инвестор за инновацию, которую он продвигает?

— Хороший вопрос. Мы как фонд, например, не инвестируем и, наверное, не будем инвестировать в направления, которые мне лично кажутся не очень правильными. Например, в МФО (микрофинансовые организации — «Хайтек»), производство электронных сигарет или тотализаторы. Другие люди занимаются этим бизнесом, эти бизнесы вполне легальные, ну и ради бога. Я их не осуждаю, но мне эти направления не нравятся.

С другой стороны, например, есть алгоритм, который определяет, носит человек маску или нет во время масочного режима. Кто-то скажет: «какой молодец этот алгоритм, спасает жизнь людей» и будет прав, а кто-то скажет: «что за полицейщина, фашистский масочный режим». И я понимаю обе стороны, но в таких технологиях условного «двойного назначения» не вижу особой ответственности инвестора.

Инвестор вкладывается в проект, который создает какой-то алгоритм. Ну то есть это как кухонными ножами убивают достаточно много людей, но это же не значит, что производитель кухонных ножей несёт за это ответственность. Да, есть вещи, которые только на убийство заточены, и к ним есть определенные вопросы, но это, наверное, как раз не наш бизнес.

Понятно, что любая технология неоднозначна: можно про соцсети сказать, что это убийцы времени и поколения, а можно назвать их уникальными коммуникаторами, позволяющими обществу взаимодействовать так, как оно не взаимодействовало никогда в истории.

Я считаю, что инвестор не должен нести ответственность, если вдруг его технологию кто-то использует не совсем так, как нравится обществу.

— Возьмем Илона Маска и его чипы от Neuralink. Он несет ответственность за то, что они могут использоваться для контроля общества, или нет?

— У вас в кармане, скорее всего, есть смартфон, который вас контролирует не хуже любого чипа, и неважно, Android это или iOS. И Яндекс тоже знает о вас исключительно много, причем гораздо больше, чем государство. И вот хорошо это или плохо, можно ли винить «Яндекс» в том, что он использует информацию, порой сокровенные знания о вас, в своих коммерческих целях?

И это фундаментальная проблема будущего технологического бизнеса, потому что вопрос не только в государстве, но и в корпорациях. Эта проблема уже существует, и дело тут не в чипах. С одной стороны, никто не заставляет этот чип вживлять и никто не заставляет носить смартфон в кармане. Можно же без смартфона жить?

Ну, наверное, можно. Или с кнопочным телефоном. Но почему-то мы все радостно носим смартфон в кармане и по четыре часа в день в него залипаем в разных приложениях, обогащая базы, в основном, кстати, коммерческих компаний, а не государственных.

Никаким регулированием и общественной сознательностью эту проблему не решить. У меня лично подход: надо смириться с этой открытостью и держать это в голове. Есть приложения, которые позволяют как-то имитировать приватность: (отредактировано согласно требованиям законодательства — прим.ред)

Просто надо больше думать о своей приватности. Потому что государства и корпорации на горло собственной песне не наступят, как и друг на друга. Антимонопольные органы будут пытаться победить корпорации, но не победят, так же, как корпорации будут пытаться победить государство и тоже не победят.

А конечный потребитель уже под колпаком, и этот колпак меньше не станет, а больше — может быть. Собственно, думать надо, каждый человек должен думать сам о своей приватности и использовать технические средства для этого — прежде всего голову. Мы видим, как растут доходы глубоко мною уважаемой компании Playrix (разработчик простых игр для смартфона, тайм-киллеров — «Хайтек»), а это говорит о том, что всё меньше пользователей смартфонов включают голову во время использования смартфона.

«В России насчитали 10 млн человек кулибиных»

— А кто сейчас играет ключевую роль во внедрении инноваций: пользователь, СМИ, деньги или инвестор?

— Я недавно участвовал в круглом столе Гарвардского университета. Они закончили большое многолетнее глобальное исследование: пытались посчитать количество consumer innovations (от англ. «потребительские инновации» — «Хайтек») в разных странах и количество людей, которые ими занимаются. В России это так называемый Кулибин. Они провели это исследование в десятках стран.

В России в процентном соотношении самое большое количество кулибиных среди всех стран. В Штатах в абсолютном числе может быть чуть больше, но у них населения в два раза больше. Это свидетельствует о том, что у нас жизнь не устроена в значительно большей степени, то есть людям приходится на какие-то ухищрения идти — таких людей в России насчитали 10 млн человек, то есть это каждый 15-й.

Очевидно, что большая часть этих людей — не инноваторы, которые создают технологический бизнес, а те, кто в неустроенном обществе создают небольшие улучшения. И самая развитая отрасль, в которой больше всего consumer innovations, я бы, наверное, никогда не догадался, хотя это и очевидно, — это кайтсерфинг. Там потребитель находится где-то далеко, наедине с устройством, а у производителя очень ограниченные возможности обратную связь собрать. Кайтеры сначала сами внедряют в своих кайтах инновации, а потом производитель смотрит, что они там внедрили, и адаптирует это для серии.

В исследовании был вопрос: что с этим делать? К сожалению, у этих кулибиных нет практически никаких шансов построить бизнес на своих кустарных инновациях. Инвесторам эти люди неинтересны, потому что им интересны предприниматели, а не кулибины. И ответ на вопрос: корпорации должны смотреть на эти consumer innovations и адаптировать их. Если человек взял и видоизменил что-то, значит, это ему настолько нужно, что от продукта это требуется.

Ответ на ваш вопрос: корпорации должны это делать, потому что у корпорации есть доступ к максимальному количеству будущих потребителей. Потому что у инноватора и даже технологического предпринимателя, который создаёт бизнес с нуля, путь гораздо дольше. Не случайно там 90% экзитов — это продажа технологической компании корпорации, именно потому, что у корпорации гораздо больше возможности провести адаптацию этой инновации в массы.

— То есть получается, что у изобретателя из гаража нет никакого шанса найти себе инвестора?

— Шанс есть, но он мизерный. Статистически больше, когда эти кулибины приходят в инженерные центры корпорации. Там они уже понимают, как устроен бизнес вывода инновации на рынок, и потом в следующей своей «инкарнации» становятся уже технологическими предпринимателями. То есть уходят, поработав в инженерном центре корпорации, делать свой стартап, собирая команду.

А если я просто в гараже какую-то схемку спаял, то это слишком маленькая часть будущего бизнеса, чтобы инвестор мог в это поверить и потом заработать на этом деньги.

— Если составлять чек-лист такому изобретателю, то первым делом он должен понять, как устроен бизнес, то есть пойти поработать в крупную корпорацию?

— Конечно, опять же, вопросов там прям очень много… Подготовить прототип к массовому производству — очень сложный и дорогостоящий долгий путь, на котором спотыкаются 95% компаний.

Дальше запускается производство: там важна логистика и продажи — это еще на два порядка сложнее процесс.

Дмитрий Гришин (российский менеджер и венчурный инвестор — «Хайтек») как-то рассказывал классную историю из своего портфельного опыта: компания Ring, которую Amazon купил, — умные дверные звонки. Так вот, у Гришина была теория, что технологический стартап может получиться, если только у него будет два фаундера: один из Китая, из Шеньженя, который понимает, как это производить и привозить в Америку, а второй — из Калифорнии, который понимает в дизайне и с инвесторами сможет пообщаться.

Без этих четырех составляющих, причем они должны быть на высочайшем уровне, у проекта ноль шансов. Но даже при этом Ring в какой-то момент чуть не обанкротились. История была интересная: приезжает контейнер из Шеньчженя, а 15% звонков не работают. Полгода вся компания ломала над этим голову. Выяснилось: пока сорокафутовый контейнер стоит в Шанхае в ожидании погрузки, на солнце верхняя часть контейнера прогревается до такой температуры, что эти звонки выходят из строя. А вот собственно 15% — это там верхние два ряда условно этих звонков.

А это были убытки на десятки миллионов долларов. Вот с какими проблемами приходится сталкиваться, ну это только один пример из сотен таких проблем, которые могут быть с hardware-стартапами. С софтверными чуть поменьше проблем, поэтому мы в них в основном инвестируем, но тоже много очень интересных и просто неожиданных вызовов.

Поэтому, конечно, ремесленные 10 000 часов опыта должны быть. То есть такого, что какой-то гений в гараже что-то сварганил, и оно сразу стало юникорном — такого, к сожалению, не бывает. Надо пройти определенный путь, чтобы претендовать на создание такой хорошей ИТ-компании.

«Юрий Дудь стал сверхпроводником в какой-то “новый дивный мир”»

— Мой любимый вопрос. «Хайтек» — СМИ о технологиях и гаджетах, об ИТ- продуктах в целом. Почему бы вам в нас не проинвестировать?

— Если прочитать наш манифест, то можно понять, в каких случаях мы инвестируем. В вашем случае мы не готовы инвестировать, потому что вы работаете на русскоязычную аудиторию — это слишком маленький рынок. Если бы вы были англоязычным СМИ о технологиях, то были бы более инвестиционно привлекательным проектом. Во-вторых, мы инвестируем в софтверные продукты, то есть наш фокус — это B2B software. Поэтому СМИ, пусть даже цифровое и технологическое, — не совсем наш фокус.

Мы и в игры не инвестируем. Сейчас игровой сегмент и русскоязычные предприниматели в играх они добиваются невероятных успехов. Но я в этом сегменте не очень хорошо разбираюсь и считаю его скорее ближе к шоу-бизнесу, чем технологическим бизнесом. Та же история и со СМИ.

— А какую роль сегодня играют СМИ в продвижении тех же инноваций?

— В современном мире поломались эти привычные рамки. Что СМИ, что сообщества, что инфлюенсеры… Поэтому правильнее говорить о сообществах. «Хабр» — это одно сообщество, VC — другое, «Хайтек» — тоже сообщество. Вопрос, какую роль оно играет. Если мы хотим видеть нашу страну более технологичной, где развивается технологический бизнес, то любое сообщество, которое помогает продвигать эту информацию, эти идеи и доносить до как можно большего количества людей, способствует движению вперед, к целям, которые видят предприниматели.

И сегодня невозможно ничего сделать в вакууме. И, напротив, очень многое можно сделать, находя общий язык с тем или иным сообществом. Такие сообщества выступают в роли сверхпроводников хороших идей и проектов. Юрий Дудь снял весьма спорный фильм про Кремниевую долину, но при этом есть 20 млн человек, которые его посмотрели, и из них 90% не имели никакого представления о Кремниевой долине. То есть Юрий Дудь стал сверхпроводником в какой-то «новый дивный мир».

Люди задумались и сделали разные выводы: мы тоже так хотим или мы тоже хотим там заниматься технологическим бизнесом. Дудь как сверхпроводник сыграл в этом позитивную роль, хотя мне в его фильме много что как профессиональному участнику не понравилось.

«За смартфон в кармане мы проголосовали единогласно — 89% населения Земли голосует “за”»

— И в заключение немного философский вопрос. Почему мы за последние 50 лет не полетели на другие планеты, а квантовые компьютеры так и не созданы?

— Потому что главная инновация последних 50 лет — это смартфон. И пользователи проголосовали своим кошельком за то, чтобы главной инновацией был именно смартфон, а не полет на Марс.

Автопилот выезжает на дорогу общего пользования и сбивает там человека с вероятностью на четыре порядка более низкой, чем человек за рулем, но при этом общество сильно против автопилотов. И каждый такой кейс, когда автопилот Tesla кого-то убивает, становится резонансным. Хотя у нас на дорогах погибает много людей. Просто мы как общество ко многим инновациям не готовы. А многие инновации, о которых грезили фантасты середины XX века, на самом деле оказались просто не нужны. А сколько человек говорят: «Да нафига нам этот Марс вообще сдался, когда тут по 20 млн человек за чертой бедности в каждой стране».

А за смартфон в кармане мы проголосовали единогласно — 89% населения Земли голосует «за». Любой диктатор обзавидуется такому единодушию. Поэтому что хотели, то и получили. Вопрос к нам самим.

— А какой будет Россия через 50 лет с технологической стороны? И какова ваша роль будет в этом?

— Я думаю, что через 50 лет главной повесткой будет экология. Вы в «Хайтеке» много про экологию пишете, я думаю, вы лучше меня знаете, сколько уже проблем в экологии, которые кажутся нерешенными.

И при всем уважении к Илону Маску, There is no planet B (от англ. «Нет планеты “Б”» — «Хайтек»). Нам нужно что-то с Землей делать, а не пытаться куда-то улететь. И мы не очень понимаем и не очень хотим что-то делать. Россия и через 50 лет будет страной с большими ресурсами, причём теми, что будут и тогда ценными: пресная вода, кислород и, наверное, продукты питания.

Россия относительно мало заселена, но при этом обладает такими защитными инструментами, как ядерное оружие, например. Это поможет в перенаселенном мире, где не хватает ресурсов. И даже то самое глобальное потепление в любом случае глобально играет на руку России. Хотя, конечно, таяние вечной мерзлоты подкосит инфраструктуру Севера, но всё равно плюсов чуть больше, чем минусов.

Поэтому через 50 лет у России остается возможность заниматься тем же самым, чем и сейчас — продавать ресурсы, которые нужны миру. Если мы 400 лет назад продавали мех, сейчас продаём нефть, значит, через 50 лет тоже что-то будем продавать. Видимо, это такая историческая миссия. Но я, конечно, надеюсь, что поколение технологических предпринимателей, которое вырастет, воспроизведет еще большее количество пассионариев, технологических предпринимателей, просто сотрудников, которые имеют возможность хорошо зарабатывать и тем самым становиться гражданским обществом. 50 лет достаточно для того, чтобы вот этот процесс нарастал и стал достаточно массовым, чтобы изменить страну. И тогда мы будем поставлять не только ресурсы на мировой рынок, но и интеллектуальную собственность, инновации.

Свою роль я вижу в том, чтобы помочь этим предпринимателям, чтобы их было больше и чтобы они были успешны. А уже внутри себя они воспроизводили то, что улучшает жизнь большого количества людей вокруг.

Читайте также:

Ледник «Судного дня» оказался опаснее, чем думали ученые. Рассказываем главное

Найдено предполагаемое царство исчезнувших хеттов. Что обнаружили археологи?

Появилась гибкая и перезаряжаемая батарея в 10 раз мощнее аналогов